Странное понятие: родственники. Ты можешь не общаться и не видеться с ними годами, десятилетиями. Но когда они пишут впервые за этот долгий срок, а ты впервые пишешь им, кажется, что вы только вчера сидели все вместе за одним столом; тётя смешно жмурилась от света лампы, сестры источали приятный аромат мыла, а дядя строго поправлял твою осанку.
Я хотела бы, чтобы это было именно так, каждый раз, но этого не будет. И дело даже не в невозможности встречи. Просто все мы изменились. Я изменилась. Я уже не та девочка, которую будут весело щекотать и обнимать крепко-крепко, целовать на ночь и по-матерински укрывать идеально выглаженным одеялом. Я забитая собака, которая уже и не помнит, какие они - крепкие объятия и тёплые разговоры. Я очень боюсь, что не сумею ответить им такой же нежностью.
Пугает и то, что, хоть каждое их сообщение и отдаётся волнением в груди, оно быстро стихает, оставляя прежнюю усталость от жизни. Мне кажется, никакие объятия не смогут пробудить во мне забытое умение радоваться всякой фигне. Это нормально в среде, которая меня воспитала; но та, настоящая семья придёт в ужас от того, насколько же я мертва изнутри.
У них там жизнь, взаимопомощь, неугасающий очаг простой человеческой любви, которая мне когда-то была точно так же доступна, а теперь непонятна.
Пугает и то, что, скорее всего, я посмотрю на эту идиллию со стороны и, непременно почувствовав себя неисправимым чужаком, йотуном среди асгардцев, поплетусь обратно в свой адище, который меня взрастил и воспитал. Грязной вороне не место среди райских птиц, так ведь? Как её ни отмывай, она останется чернопёрой.
И я люблю их, но как-то издалека. Люблю свои воспоминания о них, ибо, по сути, кроме этого у меня ничего и нет. Болезненно люблю, прячу в самом тайном местечке души, чтобы никто не заметил, не забрал. Как только начинаешь любить в открытую - обязательно забирают. Или уходят. Это всегда.
Мне кажется, я и двух дней там не выдержу. Вот что по-настоящему страшно.
Собрать денег и узелок с пожитками на деле не так сложно. Сложнее понять, зачем это нужно и что это принесёт. Я не хочу видом своей израненной до тошнотворности душоночки приносить боль и страдания людям, которых, как мне кажется, я люблю, и которые, уверена, задействуют все свои силы, чтобы меня спасти.
Любить хорошо издалека, когда никому не мешаешь. Когда не приносишь боль. Они и так переживают чрезмерно, что же с ними случится при более тесном контакте? Изломанная девушка, патологично похожая на покойную мать, в отличие от оной, озлоблена на весь мир, напугана миром до невроза, так крепко усвоившая урок, что никому не нужна, что не позволяет себе помочь.